Я ищу детство - Страница 128

128

Эта небрежность инкассаторов в обращении с туго набитыми денежными мешками доставляла Николаю Фомичу почти физическую боль. Он понимал, что сутулые инкассаторы несут в банк не свои деньги, что через пару часов, когда начнутся обычные ежедневные утренние платежи, десятки бухгалтеров и кассиров разнесут из банка в портфелях и чемоданах по своим учреждениям, по своим заводам и фабрикам все эти чудесные сотни тысяч рублей для мелких кассовых операций. Всё это Колька Буфет прекрасно знал.

И тем не менее подчёркнутое безразличие, с которым служащие банка прикасались к волшебным миллионам, к которым они все вместе не имели никакого индивидуального отношения, но которые таили в себе сказочные возможности для какого-нибудь одного, нереального, конечно, человека, — это подчёркнутое коллективное безразличие к миллионам бесконечно коробило и до глубины души раздражало Николая Крысина, вкусившего аромат шальной копейки после задуманного и осуществлённого на Преображенской барахолке вместе с «Суворовым» и младшими братьями хищного промысла.

Ежедневное созерцание «миллионов в мешках» возбуждало у Николая Фомича зависть и ещё какое-то неуправляемое, энергичное, сосущее под ложечкой, зовущее куда-то чувство. Но это тревожное утреннее состояние обычно продолжалось пять, десять минут, от силы — полчаса. Потом оно исчезало — дневные заботы съедали его, как полуденное солнце съедает туман и росу.

Так было ежедневно, до вчерашнего вечера, когда на экране «Ориона» замелькали на последнем сеансе пронзительные кадры о жизни американского гангстера Диллинджера, и сердце Кольки Крысина вдруг уколола какая-то странная игла — он увидел и почувствовал себя самого, сжимающего в руках автомат…

Колька поставил на стойку недопитый стакан и каким-то странным, цепким и долгим взглядом посмотрел на «Суворова».

— Ты чего? — мрачно усмехнулся рябым, красным лицом «Суворов».

— Пошли прогуляемся, — коротко сказал Крысин и двинулся к выходу из ресторана.

«Суворов» пошёл за ним.

Они шли по противоположной от банка стороне Преображенской площади, и, когда поравнялись со стоящими около входа в банк крытыми брезентом машинами, около которых лениво хлопотали сутулые инкассаторы, Колька тихо бросил через плечо:

— Глянь-ка, «Суворов», налево. Миллионы по ступенькам прыгают.

«Суворов» скосился на ходу в сторону здания банка и ничего не сказал.

Дойдя до угла площади и заставы, Крысин остановился возле бывшей пекарни Ковальчука. «Суворов», вплотную приблизившись к Николаю, несколько секунд буравил его зрачками.

— Мозгами стебанулся, а? — грубым голосом спросил наконец «Суворов». — Жить надоело?

— Не дыми раньше времени! — оборвал его Колька. — Кто тебя за язык тянет?

«Суворов», яростно сплюнув, пересёк трамвайные пути и зашагал к рынку.

— Стой! — догнал его Буфет. — Куда когти рвёшь?

«Суворов», резко обернувшись, схватил Крысина за жилетку, притянул к себе.

— Мне моего хватает, понял? — зло зашипел «Суворов». — И тебе твоего хватает!

— Блатную жизнь любишь, — засмеялся Николай, — а воровать боишься, так, что ли?

— Ты меня блатной жизнью не покупай! — задвигал скулами «Суворов». — Не в ту степь дышишь, в конверт сам голову суёшь.

— Не понял, — нахмурился Колька, — объясни.

— Откусишь больше, чем надо, не прожуёшь! — тяжело задышал в лицо Крысину «Суворов». — А глотать станешь — подавишься!

Николай Фомич молча снял руку «Суворова» со своей жилетки, в свою очередь сам крепко взял его за оба лацкана и придвинул к себе:

— Чучело огородное!.. Это сейчас на нас Лёнька Частухин пока одним глазом смотрит, а пройдёт время — обоих в тюрягу засунет, я его лапу чугунную знаю!.. Тебя сегодня кормят, а если завтра наладят на все четыре стороны?

— Есть же пока копейка, — хрипло выдавил из себя «Суворов».

— Дохлая это копейка! — отрезал Буфет. — Случайная, ненадёжная! Всю жизнь на неё молиться будешь, с барыг рубли дёргать?

Он выпустил «Суворова», достал папиросы, торопливо и почти судорожно закурил.

— Ладно, я согласен, — неожиданно всхлипнув, дрогнувшим голосом сказал «Суворов». — А куда потом денемся?

— На Кавказ уйдём, — сдвинул брови Николай, — у моей матери верные люди в Тбилиси есть. За хорошие деньги на время в горах спрячут, в ущелье. Ни одна собака не найдёт. А потом… Турция рядом.

«Суворов» тщательно сморкался, тёр кулаком глаза.

— Коля, — жалобно вдруг попросил он, — а может, похерим всё это, пока не начали, а? Может, не стоит затеваться? Ну, куда мы с тобой на целый банк полезем?

— А про братьев моих забыл?

— А пойдут они с нами?

— Пойдут, — уверенно сказал Крысин и твёрдо повторил: — Обязательно пойдут.

— И как же ты хочешь царёву эту контору заделать? — устало вздохнув, спросил «Суворов».

— Пока не знаю, — тоже вздохнул Колька. — Думать надо…

Приблизительно в эти же дни, когда у Николая Крысина возник его роковой замысел, муж сестры его жены, старший лейтенант милиции Леонид Евдокимович Частухин, тщательно обдумав все «за» и «против», тоже решился наконец на серьёзный разговор со своим крайне беспокойным для него, участкового инспектора Преображенской барахолки, родственником.

Леонид Евдокимович пришёл к убеждению, что оперативные интересы в борьбе со спекуляцией и наживой на Преображенском толкучем рынке требуют пресечь вредную деятельность Крысина на барахолке. Было неясно, кто же является хозяином Преображенки: Буфет или старший лейтенант милиции Частухин? Леонид Евдокимович рисковал попасть в смешное положение перед коллегами по отделению, а также перед сотрудниками всего райотдела милиции, не говоря уже об оперативниках из городского уголовного розыска, которые непрерывно обитали в его квартире на первом этаже одного из новых домов напротив главного входа на Преображенский рынок и постоянно рассыпались в комплиментах и любезностях как по поводу оперативной смекалки самого хозяина дома, так и в адрес его очаровательной, гостеприимной и любезной жены, уважаемой Зинаиды Константиновны.

128