Я ищу детство - Страница 132

132

Это был последний оставшийся на свободе сын Фомы и Фроси — Геннадий, по прозвищу Арбуз. По возрасту он был старше только Люлюти.

В тюрьму Арбуз попал во время войны случайно, исключительно из-за семейной традиции. Крысинские сыновья залезли в какой-то склад и нарвались на милицию. Геннадия с ними не было — он сидел дома.

Освободившись по амнистии на Северном Урале, Геннадий — единственный из сыновей — в Москву, на «вшивый двор», не вернулся, а нанялся в геологическую экспедицию. Поэтому все известия о происшедших в его семье событиях дошли до него с большим опозданием, но, как только он узнал о них, он тут же уволился и приехал в Москву.

Внешностью он больше всего напоминал Николая — такой же был кудрявый и стройный.

Алёна Сигалаева влюбилась в Генку Крысина, едва он переступил порог опустевшего отцовского дома. Что-то такое сразу случилось между ними — душа слилась с душой, и сердца их бескорыстно, бездумно, безудержно, бестрепетно и без памяти к прошлому бросились друг к другу. И новая любовь, как молодой месяц, взошла над Преображенкой, над угрюмым и мрачным пепелищем разгромленного крысинского подворья.

Любовь эта подняла на ноги Тоню, смягчила её душу и остудила сердце.

Несколько поступков, которые совершил Генка Крысин после своего возвращения в Москву, озадачили Преображенку.

С первых же дней своей жизни на «вшивом дворе» Геннадий обрубил матери все ходы и дороги на Преображенский рынок. Нескольких барыг, явившихся выяснить причины этого на «вшивый двор», Генка избил в кровь и вышвырнул за ворота. И всем после этого стало ясно, что последний из уцелевших на свободе сыновей Фроси — парень серьёзный и шутить не любит.

Потом, взяв топор и лом, Геннадий вышел во двор и в щепу разнёс голубятню и сарай, в которой повесился отец. Многие думали, что спьяну, но Генка в рот не брал ни капли спиртного, а тот факт, что оставшиеся после голубятни и сарая доски и весь прочий строительный хлам он выгодно продал домоуправу наших домов Авданину, позволил сделать вывод, что Геннадий парень не только решительный, но и хозяйственный.

В довершение всего, объявив матери о своей скорой женитьбе на Алёне, Генка одновременно сказал ей, что жить на «вшивом дворе» не собирается и что фамилию своего отца носить не будет, а после свадьбы возьмёт фамилию жены и будет называться теперь не Геннадий Крысин, а Геннадий Сигалаев.

— И чтобы никаких разговоров больше об этом не было, — твёрдо сказал Генка матери, когда она попробовала возражать ему. — Сказано, как отрезано.

— Дело твоё, сынок, — грустно сказала Фрося, — но ты ведь один после отца на воле остался. Кто же род наш продолжать будет?

— Незачем наш род продолжать, — жёстко сказал Геннадий, — он сам себя извёл.

…Вскоре начался суд над участниками ограбления Сокольнического банка. Дело было ясное — «Суворову», Батону и Кесарю дали высшую меру. Люлютю по малолетству присудили к десяти годам лишения свободы в колонии строгого режима.

После того как в газетах было опубликовано сообщение о том, что приговор приведён в исполнение, Фрося снова слегла, и на этот раз серьёзно. Состояние здоровья её ухудшалось с каждым днём. Врачи советовали переменить климат и вообще всю обстановку. И Тоня, взяв с собой дочку и продав кое-какое, ещё оставшееся после Николая и Фомы, добро, повезла Фросю на юг, на Кавказ, к каким-то старым и верным знакомым по тем временам, когда Фрося фармазонила на Преображенском рынке.

Они никому ничего не сказали — где будут жить и когда вернутся. Писем от них не получал никто.

Геннадий Крысин (впрочем, теперь уже Сигалаев) сразу же после суда женился на Алёне и переехал жить в наш подъезд, в квартиру Кости и Клавы. И таким образом, в квартире Кости и Клавы впервые появился жилец мужского пола кроме Кости, который тоже носил фамилию Сигалаев.

Дом на «вшивом дворе» Генка забил досками. Прошла зима, и весной, когда начали таять снега и лить дожди, ветхая, древняя деревянная обитель Фомы Крысина и его исчезнувшей в небытие семьи неожиданно завалилась — рухнули стены и провалился потолок.

Леонид Евдокимович и Зинаида Константиновна Частухины вернулись на Преображенку из служебной командировки приблизительно через год после всех упомянутых событий. Леонид Евдокимович был теперь уже в новом звании — он стал капитаном, а на гимнастёрке у него появился новый орден, Красной Звезды, — за мужественное поведение, несмотря на тяжёлую контузию, при ликвидации банды Николая Крысина.

Конечно, теперь он уже больше не числился участковым уполномоченным по Преображенской барахолке — его перевели на работу в Московское городское управление милиции. Да и сама барахолка, пожалуй, уже не нуждалась в услугах Леонида Евдокимовича — после смерти Николая Крысина в Черкизовской яме и расстрела «Суворова» она, барахолка, лишившаяся этих двух колоритных фигур, сильно стимулировавших её активность, стала хиреть и как бы постепенно сворачиваться. Неудача в Сокольническом банке несомненного «лидера» Преображенского рынка «Суворова» и новой «звезды» барахолки Кольки Буфета проклятием повисла над деловыми людьми толкучего рынка. Многие из них, особенно приезжие, начали откровенно побаиваться и избегать Преображенки, и барахолка сначала частично переместилась в Перово, потом куда-то за город, а потом и вовсе исчезла. Времена менялись, спекулянтов становилось всё меньше, и меткий выстрел Леонида Евдокимовича Частухина, видимо, попал в сердцевину чёрного рынка, в его центральный психологический и социальный нерв, и барахолка, не выдержав сурового поединка со своим старшим участковым инспектором, лопнула, прекратилась, как говорится — приказала долго жить.

132