Я ищу детство - Страница 29

Но когда в цеховые организации пришли из отдела найма сигалаевские документы и с ними познакомились (многодетный отец, участник гражданской и царской войн, ткач высокой квалификации, пожелавший изменить профессию в соответствии с задачами момента, — прямо так Костя и написал в заявлении), его вызвал к себе парторг цеха поговорить по душам.

— Интересно, интересно, — улыбаясь, говорил парторг Алексей Иванович Заботин, разглядывая Костю Сигалаева, — вот ты, оказывается, какой парень. А кто же тебя к этим ханыгам шелудивым в бригаду направил?.. Сменный мастер? Ну, он и сам от них недалеко ушёл. Придётся это дело поправлять. Не такой ты человек, по бумагам твоим понимаю, чтобы болты в керосине мыть и метёлкой махать. Поставим-ка мы тебя в подручные к Мите Андрееву — он специалист высшей марки, своё клеймо имеет. И человек хороший, с обхождением.

— Спасибо, — коротко поблагодарил Костя.

— Он тебе сразу понравится, да и ты ему понравишься, — продолжал Заботин, — что-то у вас общее есть, по глазам твоим вижу. Я это сразу заметил, как только ты вошёл.

Костя смущённо развёл руками, как бы говоря, что ничего, мол, такого особенного в нём нет, чтобы сразу понравиться своему будущему наставнику.

— А теперь вот что скажи, — откинулся Заботин на стуле. — Почему именно наш завод выбрал? Чем он тебя привлёк? Только не повторяй то, что в заявлении написал.

— Всё сразу не скажешь, — задумался Костя. — Ну, во-первых, потому, что живу тут неподалёку…

— А где живёшь-то?

— В бараках, около Преображенского кладбища.

— Это напротив свалки, что ли?

— Прямо окна на неё выходят.

— Ну, дальше.

— А во-вторых… ну, просто завод у вас хороший, большой, людей много. А я люблю, когда на работе людей вокруг много. Уверенней себя чувствуешь.

— А в-третьих?

— А в-третьих… не знаю. Ничего нету в-третьих. Я в заявлении про всё написал.

— Ну а всё-таки?

— Новое дело у вас здесь, понимаешь, товарищ Заботин… На завтрашний день наведённое. Ленин ведь говорил, что электричество по всей России будет. Ну а как же, думаю, не подсобить новому делу?.. На фронте я много таких слов слышал. А вернулся — опять в старую прядильню полезай, так, что ли? А, думаю, пропади ты всё пропадом! Надоело. И вот к вам подался.

Заботин с любопытством наблюдал за Сигалаевым.

— Всё правильно говоришь, — сказал парторг, когда Костя замолчал. — Но положение у тебя сложное. Трое детей всё-таки. Жена-то работает, кажется?

— Работает.

— Детей поможем устроить. Младшую — в ясли, старших — в детский сад.

— Спасибо.

— Мы обязаны тебе помогать, дорогой товарищ Сигалаев. Ты за Советскую власть воевал.

— Раньше-то что-то никто не помогал…

— Раньше ты на маленькой фабрике работал, у них возможностей нету. А у нас возможности есть. Наш завод не хуже другого миллионера капиталами ворочает.

На том они тогда и расстались.

А на следующий день Костя познакомился с Митей Андреевым. Митей оказался среднего роста, красивый, плечистый старик лет шестидесяти пяти, с твёрдой шершавой рукой, голубыми крестьянскими глазами и несколько застенчивыми, но чёткими движениями. В молодости он, очевидно, был роскошным блондином — даже и сейчас волнистые его белокурые волосы, хотя уже и сильно поредевшие, были аккуратно причёсаны набок.

Вообще Митя был больше похож на профессора, чем на слесаря. Он был одет в хорошо отглаженный чёрный халат, подпоясанный широким поясом из такого же чёрного материала. Из нагрудного кармана халата торчала металлическая линейка и кронциркуль. Под халатом была тёмно-синяя рубашка и фиолетовый галстук. Окончательное сходство с профессором придавали очки в металлической никелированной оправе. (После расхристанных, до пупа расстёгнутых слесаришек в навсегда замасленных бушлатах и затёртых до свинцового блеска робах подходить к новому учителю было даже как-то боязно.)

Остановившись шагов за пять, Костя почтительно поздоровался и назвал себя. Митя взглянул на него поверх никелированных очков, положил на верстак фигурные резцы, подошёл к будущему своему ученику и протянул руку.

— Ну, будем знакомы, — сказал он приятным, спокойным голосом. — Мне о тебе Заботин сказал.

— Как вас по отчеству называть? — спросил Костя. — Дмитрий…

— Без отчества, — махнул рукой Митя. — Я до революции без малого сорок годков без отчества прожил, а потом уж и переучиваться не стал. Зови просто Митя, и дело с концом.

— Неудобно всё-таки без отчества, — развёл руками Костя.

— Мне удобно, — улыбнулся Митя, — я привык. Оно так проще.

Он вернулся к верстаку и подозвал к себе Костю.

— Ты из ткачей, что ли, будешь?

— Из ткачей.

— А чего сбежал с ткацкой-то?

— Разонравилось, — пожал плечами Костя.

— Бывает, — кивнул Митя, — дело хозяйское. Отсюдова не сбежишь?

— Не хотелось бы…

— А почему такой рыжий?

— Такой уродился.

— А звать как?

— Константин.

— Ну, вот и хорошо. Ты — Костя, я — Митя, на том и поладим.

На том они действительно и поладили, и с тех пор на долгие годы Костя Сигалаев забыл о своём отчестве и на заводе и дома.

— Ты вообще-то кроме ткацкого какому ремеслу ещё обучен? — спросил Митя в первый день их знакомства.

— Если по совести говорить, больше никакому, — грустно признался Костя.

— А по плотницкому делу или, скажем, по столярному кумекаешь?

— Самую малость.

— А мне поначалу много от тебя и не надо. Молоток в руках держать умеешь?